Один приятель увидел в ней свою собаку Акиту? ину, умершую прошлой осенью от рака пищевода.

— Былой ей пятнадцать лет. Возраст для собак преклонный. Но не от рака же пищевода!..

— Рак пищевода?

— Да — рак, образующийся в пищеводе. Тяжко. Мне бы так не хотелось. Каждый день постанывала. Но голоса при этом не подавала.

— А? а.

— Я хотел было ее усыпить, да мать была против.

— Почему?

— А кто ее знает? Видимо, не хотела пачкать руки, — совсем без интереса ответил он. — А та два месяца мучилась на капельнице. На полу в чулане. Сущий ад... — И он на время замолк. — Не собака — так себе. Трусиха. Как увидит людей, давай лаять. Толку от нее никакого. Только надоедает. В болячках вся.

Я кивнул.

— Ей бы не собакой, а цикадой родиться. Куда больше счастья. Без умолку трещи себе — никто слова не скажет. И не было бы этого рака пищевода.

Но она оставалась собакой и сидела у меня на спине с пластиковой трубочкой изо рта.

Одному риэлтеру она казалась учительницей из начальной школы.

— Пятидесятый год. Самое начало Корейской войны, — говорил он, вытирая пушистым полотенцем пот с лица. — Два года подряд вела наш класс. Приятно вспомнить. Хотя чего приятного, когда я ее почти забыл?

Посчитав меня родственником этой учительницы, он предложил мне холодного ячменного чаю.

— Если подумать, бедная женщина. Не успела выйти замуж, как мужа забрали в солдаты. Посадили на судно, а судно по пути того — хлоп из пушки, и все. Кажется в сорок третьем. Она продолжала преподавать, а на следующий год бросилась в огонь при налете. С левой щеки и до самой руки... — Он провел пальцем длинную линию от левой щеки, допил чай и вытер полотенцем пот. — Говорят, была красивая. А тут такая жалость... Даже характер изменился. Была б жива, под шестьдесят уже было бы. А так... уже в пятидесятом...

Вот так приобретает очертания карта квартала, а также таблица мест на свадебный банкет. Постепенно расширяется круг бедных тетушек, и прежде всего — на моей спине.