Мне было одиноко, я чувствовал себя в изоляции. В Министерстве науки и техники меня заставили составлять астрологические прогнозы, а к этому у меня не было ни малейшего интереса. Я человек науки, до аспирантуры дошел. А тут предсказание судьбы. Точные научные данные о движении небесных тел и такое сомнительное дело. Противно было этим заниматься. «Аум» имела пунктик – развитие сверхъестественных способностей. Если честно, я никогда не понимал людей, стремящихся к этому. По-моему, это ненормально.

Почему же я оставался в секте, которая не могла развеять моих сомнений? С которой меня почти ничто не связывало? Дело в том, что ничего другого у меня не было. Я все бросил. Уходя в секту, сжег все альбомы с фотографиями. Дневники сжег. Порвал со своей девушкой. Бросил все.

Но вам же только двадцать исполнилось. Еще можно было все начать сначала. Извините, что так говорю, но в таком возрасте терять особенно нечего.

Да уж действительно… (Смеется.) Но вы знаете, мне кажется, я довольно упрямый. У «аумовцев» это общая черта. Такая упертая обреченная настойчивость в движении своим путем. Но эта сосредоточенность давала чувство полноты, совершенства. И секта хорошо умела этим пользоваться. Наполненности добавляли духовные практики и выработавшаяся привычка к диете. Эти ощущения питали «Аум». Вот почему у нас был такой интенсивный режим. Чем тяжелее, тем сильнее чувство, что ты выполнил поставленную задачу, чего-то добился.

Став послушником, я настроился на разрыв с окружающим миром, у меня возникла какая-то эйфория от этого. Но при этом я не был уверен наверняка, что принял послушничество по своей воле. Потом был этот случай в токийском метро, я сразу опомнился – как проснулся – и ушел из секты. Все, что казалось мне таинственным и загадочным, оказалось иллюзией и развеялось без следа. Будто спишь себе спокойно, вдруг слышишь: «Пожар!» – и вот ты уже в чем есть оказываешься на улице.